— Спи, — скомандовал он.

И добавил:

— Завтра с тобой разберёмся.

Бурцев запрокинул голову, обжёг моё лицо строгим взглядом. Я прикинул, что он почти на полголовы ниже меня ростом. Отметил, что хлипким Евгений Богданович не выглядел: был он не широкоплечий, но явно со спортивным прошлым. Полковник окинул меня задумчивым взглядом, поправил лямки своей майки. Покачал головой. Попрощался со мной выражением: «Туалет в конце коридора». Ушёл из гостиной и прикрыл за собой массивные створки двери. Пружины дивана жалобно застонали под тяжестью моего тела.

Я взглянул на едва заметный в полумраке потолок и подумал, что не зря отсыпался в поезде. Ещё в столовой Евгений Богданович объявил, что поднимет нас утром в половине седьмого. Растворившиеся в темноте настенные часы громко отсчитывали секунды — сообщали мне, что до «подъёма» оставалось всё меньше времени. Я зевнул — почувствовал запах табачного дыма. Определил, что проникал он в комнату через приоткрытую форточку. Вспомнил, что при мне ни Настя, ни её отец в квартире не курили.

Почудилось, что спать я не хотел совершенно.

Прикинул: усну ли до утренней побудки.

И уже в следующее мгновение услышал слова Насти Бурцевой:

— Серёжа, вставай. Папа не любит, когда опаздывают к завтраку.

Утром меня снова накормили яичницей с жареной колбасой.

За столом отец и дочь вспомнили о своём споре.

— Ты проиграл, папа, — заявила Анастасия. — Сергей приехал. А у Лены уважительная причина. Так что ты проспорил мне билеты в Театр сатиры. На сегодня. Для меня и для Сергея.

Настя указала на меня пальцем. Евгений Богданович пожал плечами.

— Я и не спорю, — сказал он. — Всегда признаю свои ошибки. Ты же знаешь это, дочь. С твоими новосоветскими приятелями я ошибся. Проиграл, не возражаю. Билеты сейчас будут. Принеси-ка мне телефон.

Настя вскочила со стула и резво выбежала из столовой. Вскоре она вернулась с красным дисковым телефонным аппаратом, за которым по полу тянулся длинный чёрный шнур. Поставила телефон на столешницу рядом со своим отцом.

Бурцев неторопливо допил чай, аккуратно сложил на пустую тарелку нож и вилку. Отодвинул тарелку и чашку с блюдцем в сторону. Придвинул к себе аппарат, снял трубку и пальцем набрал семизначный номер.

Я услышал, что в гудки в динамике сменились звуками мужского голоса.

— Елизаров, ты почему ещё дома? — спросил Евгений Богданович.

Примерно пять секунд он слушал оправдания своего собеседника.

— Ладно, Елизаров, разберёмся. Слушай задание. Раздобудь для меня два билета в Театр сатиры. На пьесу «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Нужны хорошие места в центре. На сегодняшний вечер.

Бурцев замолчал — прислушивался.

Он вскинул брови и сказал:

— Елизаров, это твоя проблема, где ты их найдёшь. Я поставил тебе чёткую задачу. Твоя прямая обязанность её выполнить точно и в срок. Как ты отыщешь врагов государства, если не способен оперативно найти два билета в театр?

Евгений Богданович снова приподнял брови. И тут же кивнул.

— Молодец, Елизаров, — сказал он. — Задача ясна? Работай. Положи мне билеты на стол сегодня до конца рабочего дня. И не забудь, что меня сегодня ждёт Юрий Владимирович. Так что помни и о главном. Не подведи меня, Елизаров.

Бурцев положил трубку на рычаги. Взглянул на стоявшую в трёх шагах от него Настю.

— Вот и всё, — сказал он. — Билеты будут. Как я и обещал.

Настя подошла к отцу, поцеловала его в щёку.

— Спасибо, папочка. Я тебя люблю.

Евгений Богданович демонстративно посмотрел на свои наручные часы и заявил:

— Поторопись, дочь. У тебя скоро начнутся занятия в университете.

— Конечно, папа, — ответила Настя. — Всё, я побежала.

Она посмотрела на меня и сообщила:

— Увидимся днём, Серёжа.

Я кивнул.

Бурцев сказал:

— Никуда твой Серёжа не денется. Я прослежу за этим. Раз уж нашёл вам билеты в театр.

Настя улыбнулась отцу, одарила улыбкой и меня. Она поспешила в прихожую — мы с Евгением Богдановичем остались за столом. Бурцев не смотрел на меня — его взгляд блуждал по стене за моей спиной.

Я допил уже остывший чай; услышал, как в прихожей хлопнула дверь. Евгений Богданович тут же встал и прошёл к серванту. Приоткрыл дверцу, взял с полки хрустальную пепельницу. С ловкостью фокусника он извлёк из кармана сигарету и зажигалку.

Бурцев посмотрел на мою переносицу и сказал:

— Ты испортил мне хорошую комбинацию, Сергей Чернов. Жалею, что не прислушался к предложению капитана Зареченского и сразу не отправил тебя в исправительно-трудовой лагерь. Какого чёрта ты не поехал в колхоз?

Глава 13

Евгений Богданович чиркнул металлической зажигалкой и закурил (я почувствовал запах бензина). Бурцев втянул в лёгкие табачный дым, задержал дыхание; чуть зажмурил правый глаз. Не отводил взгляда от моего лица — мне показалось, что он в меня прицеливался. Евгений Богданович чуть запрокинул голову и беззвучно выдохнул в потолок струю табачного дыма. Та не долетела до люстры (где светились сейчас все пять плафонов), плавно повернула в сторону приоткрытой форточки. Я проследил за ней до окна. Отметил, что на улице светало: московское небо уже не казалось чёрным, окрасилось красноватыми оттенками.

— Я слушаю тебя, Чернов, — сказал Евгений Богданович. — Что это за история с переломом? Это ты молоденьким девочкам пудри мозги россказнями о сросшихся за две недели костях. Зачем откосил от поездки?

Бурцев указал на меня сигаретой (курил он не «Marlboro», как его дочь, а сигареты «Новость»). Над кончиком сигареты взлетел серый дымок, будто над стволом пистолета после выстрела. Я улыбнулся.

— Так получилось, Евгений Богданович. У меня на сентябрь были собственные планы. Не предполагал, что помешаю вашим задумкам. Считал, что история с вашей дочерью уже завершилась. Вы с Настей в Москве, а я в Новосоветске…

— Зачем тогда поехал сюда? — спросил Бурцев.

Он уселся на стул, распрямил спину. Постучал сигаретой по краю пепельницы — в воздух взлетели пылинки (пепел).

Я развёл руками.

— А как иначе? Евгений Богданович, вы сами слышали, что именно пообещал я летом Насте. А я обычно выполняю свои обещания.

Бурцев махнул левой рукой (правая замерла над пепельницей). Хмыкнул.

— Девочкам рассказывай эти красивые истории, — сказал он. — Или капитану Зареченскому. Я ему ещё вставлю пистон за этот твой перелом. Что за игру ты ведёшь со мной, Чернов? Что это за новый поворот с «бескорыстной дружбой»?

— Никаких игр, Евгений Богданович, — заверил я.

И тут же уточнил:

— Никаких игр с вашим участием. Я помню наш с вами уговор. Поэтому в моей нынешней поездке не ищите никакого скрытого смысла. Я действительно хотел, как лучше. И действительно считаю себя Настиным другом. Это её ни к чему не обязывает.

Я заглянул в пустую чашку, отодвинул её в сторону. Наблюдал за тем, как Бурцев затягивался дымом.

— Друг, говоришь? — произнёс Настин отец. — А скажи-ка мне друг, какого чёрта ты тогда попёрся за три километра от своего пансионата на эту Птичью скалу? Ночью, в одиночку. Только не говори, что ты действительно высматривал там алые паруса.

Он покачал головой. Рукой отогнал в сторону табачный дым, что на секунду скрыл от него моё лицо.

— Заблудился в темноте, — сказал я. — Планировал, что брошусь головой вниз на камни. Ловил ночью рыбу. Охотился на романтически настроенных женщин. Выбирайте любой ответ, если прежний вас не устроил.

— Последний вариант показался мне правдоподобным.

— Я в этом даже не сомневался. Потому и назвал его в последнюю очередь, чтобы вы услышали и другие.

Евгений Богданович снова сунул сигарету в пепельницу — на удивление ловко, с учётом того, что он по-прежнему внимательно рассматривал моё лицо.

— Я их услышал, — сказал Бурцев. — Но все эти варианты я и сам прикидывал. Я спросил тебя не о них. Я поинтересовался, за каким чёртом ты в действительности пошёл ночью на ту скалу. Меня заверили: это не лучший маршрут для ночной прогулки.