Пробормотал:

— Не рай, не ад. СССР. Семьдесят третий год.

«Мама и папа сейчас живы, — подумал я. — Скоро увижу их. И Кирилла».

Почувствовал: сердце уже не рвалось из груди наружу, успокоилось. «Как странно время… летит», — подумал я. Вспомнил, как буквально час назад летело не время — летел я сам: на самолёте «Боинг 737–800» на Кипр. Посматривал на симпатичных улыбчивых стюардесс, бросал взгляды в иллюминатор: на видневшиеся далеко внизу облака. Потягивал из стакана не самый лучший виски. Прикидывал, за сколько часов завершу дела на острове. Предвкушал, что скоро окунусь в тёплое море. Вот только «что-то пошло не так»: я искупался в море раньше, чем планировал — вместе с самолётом. «После падения с такой высоты не выживают», — в очередной раз сказал я сам себе. Память напомнила о тех ощущениях, что предшествовали забвению: не о самых приятных.

Я летел в самолёте, будучи седоволосым мужчиной, недавно разменявшим восьмой десяток. А в плацкартном вагоне поезда очнулся двадцатилетним юнцом. Мой строгий деловой костюм исчез. Я обнаружил, что наряжен в парадную форму с голубыми погонами сержанта воздушно-десантных войск Советской армии: ту самую, в которой много лет назад вернулся в родной город после дембеля. Купание в Средиземном море не просто омолодило меня — оно отмотало назад и время. «Итак, что мы имеем? — подумал я. — Странный сон? Или реальный перенос сознания во времени и в пространстве?» Я снова огляделся по сторонам. И вновь не заметил подвоха. Вокзал и перрон выглядели в точности такими, какими были в годы моей молодости.

Отметил, что наряды жителей и гостей Новосоветска вполне соответствовали эпохе и времени года. Я не разглядел в руках у людей ни мобильных телефонов, ни полиэтиленовых пакетов, ни электронных сигарет. Не увидел вездесущие электросамокаты. Несколько раз заметил на пиджаках мужчин орденские планки (такие же раньше с гордостью носил мой дед). Посмотрел на блеклую, с детства знакомую надпись «Новосоветск» (вспомнил, что её сменили лишь в начале двухтысячных годов при реконструкции здания железнодорожного вокзала). Полной грудью вдохнул пропитанный запахом креозота и табачным дымом воздух. Поправил берет, смахнул со лба капли влаги. Намокшая от пота тельняшка прилипла к спине.

Проводил взглядом пухлощёкую продавщицу семечек.

Произнёс:

— Да, кстати!..

Я снова взглянул на циферблат уличных часов.

— Половина девятого, — пробормотал я. — Двадцать третье июня семьдесят третьего года… Отелло уже поехал на аэродром. В запасе у меня почти час. Мне до того дома на Лесной улице минут сорок ехать. Успею.

Подхватил чемодан и поспешил к входу в здание вокзала.

Чемодан я оставил на вокзале в ячейке автоматической камеры хранения (потратил монетку номиналом в пятнадцать копеек). Забрался в девятый трамвай (вспомнил, что он поворачивал у городского рынка к Лесной улице) и прочёл надпись: «Честность — лучший контролёр». По привычке пошарил по карманам в поисках смартфона или картхолдера. Но нашёл лишь горсть мелочи. По примеру других пассажиров бросил в слот механической кассы трёхкопеечную монету, покрутил ручку, оторвал билет. Уселся на лавку, в поисках подвоха взглянул на немногочисленных пассажиров трамвая. «Какой подвох? — мысленно спросил я сам у себя. — Ты морду свою наглую в зеркале видел… пацан? Побриться тебе бы не помешало».

Я потёр покрытый колючей щетиной подбородок. Не нащупал на нём оставленную «на память» в «шальных» девяностых широкую полоску шрама. В очередной раз провёл языком по зубам: убедился, что все зубы на своих местах — я не сменил их пока на зубные протезы. Увидел, что пассажиры трамвая посматривали на меня с нескрываемым любопытством: разглядывали мой берет, ворот тельняшки, щёгольские аксельбанты. Вспомнил, как я радовался подобным взглядам в прошлый раз. Подмигивал тогда всем встречным девицам и чувствовал себя едва ли не кинозвездой, сошедшей с большого экрана в зрительный зал. Я и теперь улыбался в ответ на женские взгляды: но больше по привычке — не флиртовал.

Выглянул в окно, скользнул взглядом по невзрачным фасадам пятиэтажек. Не заметил ни стеклопакеты, ни застеклённые балконы. Отметил, что сирень и акация почти отцвели. Глазами отыскал позади аккуратно подстриженных кустов выцветшие советские баннеры: «Решения XXIV съезда КПСС в жизнь!», «Слава труду!», «Партия — бессмертие нашего дела». Заметил неподалёку от автобусных остановок таксофонные будки. Увидел около перекрёстка скучавшую рядом с огромной жёлтой бочкой кваса наряженную в условно-белый фартук немолодую женщину. Разглядел невзрачные вывески магазинов: «Гастроном», «Электротовары», «Булочная», «Галантерея», «Книги» — память подсказала, что здесь они и находились… пятьдесят лет назад.

Из трамвая я вышел на остановке «Парикмахерская №17».

Вспомнил, как ездил сюда вместе с Артуром и Кириллом — мы смотрели на «тот самый» дом. Вот только тогда было не двадцать третье июня, а двадцать шестое (информация в доинтернетовские времена распространялась относительно медленно). Взглянул по сторонам. Не увидел около магазина с вывеской «Продукты» уличный лоток, где мы покупали в тот день мороженое: то ли явился сюда слишком рано, то ли по субботам мороженное на улице не продавали.

Взглянул на часы и подумал: «Осталось примерно десять минут. Успеваю».

Одёрнул китель, поправил берет.

Трамвай поехал дальше по маршруту. Я проводил его взглядом и торопливо зашагал к ближайшей пятиэтажке: к дому по адресу улица Лесная шестнадцать, пока ещё не ставшему «тем самым».

Не заметил во дворе дома детишек. Лишь разглядел, что под ветвями тополя возился рядом с горбатым «Запорожцем» краснощёкий лысый мужчина. Мужчина скользнул по мне любопытным взглядом (задержал его на аксельбантах), хмыкнул. Я приветливо кивнул ему и через поросшую травой детскую площадку беспрепятственно пересёк безлюдный двор. Удостоверился, что на лавках пока ещё не дежурили бдительные пенсионеры (отметил, что сегодня они очень удачно устроили себе «выходной»). Пробежался глазами по окнам. Бросил настороженный взгляд через плечо (на небо). Сверился с наручными часами и дёрнул за дверную ручку — убедился, что в тысяча девятьсот семьдесят третьем году в Новосоветске не ставили на двери подъездов замки: ни обычные, ни электромагнитные. Шагнул в тамбур.

По ступеням я бежал. И с каждым шагом всё отчётливее ощущал, как под кителем на спине пропитывалась потом тельняшка (хотя в подъезде царила прохлада). «Даром минуты одной не теряя, — мысленно повторял я строки из стихотворения Самуила Маршака, — бросился парень с площадки трамвая автомобилю наперерез и по трубе водосточной полез…» Сообразил, что не знаю номер искомой квартиры — логика подсказала, что её дверь должна быть слева (если смотреть на неё со ступеней). Потому что вспомнил: нужная мне квартира на четвёртом этаже — её окна выходили во двор. А ещё я выудил из памяти имя и фамилию жившей там девицы, на встречу с которой сейчас спешил: «Елена Котова». Подумал: «Интересно, её глазища такие же большие, какими были на той фотографии?»

На четвёртом этаже я снова взглянул на часы. Качнул головой, решительно вдавил кнопку дверного звонка. Глубоко вдохнул — привыкшее к армейским марш-броскам сердце уже успокоилось. Я почувствовал в воздухе аромат жареных семян подсолнечника (живот отреагировал на него жалобным урчанием). А ещё я уловил почти развеявшийся душок дешёвого мужского одеколона. В голове промелькнула мысль: «А не отелло ли с пятого этажа его оставил, когда рванул с утра пораньше на аэродром?» Я нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Глазка на двери не обнаружил. Прислушался — различил за дверью бормотание радиоприёмника. Окинул дверь взглядом; признал её не самой прочной, но и далеко не хлипкой преградой. Поспешно снял берет и сунул его за поясной ремень.

Дверь распахнули резко и широко — не скрипнули петли, не звякнул замок. Запах семечек усилился — он полностью заглушил душок одеколона. Я увидел у порога квартиры худую девицу в украшенном мелкими цветочками ситцевом халате — высокую: лишь на десяток сантиметров пониже меня. «Встанет на каблуки, и будет со мной почти вровень, — промелькнула неуместная сейчас мысль. — Волейболистка. Или манекенщица». Я улыбнулся: вспомнил, что в семьдесят третьем году манекенщиц в Новосоветске не было. Девчонка вопросительно вскинула тёмные брови, уставилась на меня широко открытыми карими глазами. «Елена Котова, — подумал я. — Точно: она. Взгляд, как на той фотографии. Причёска только другая».